Опера по "Бесам" Достоевского

Мрачен русский паноптикум, страшна вальпургиева ночь в провинциальном губернском городе. Мрачность и нарастающий ужас с легкими вкраплениями бытовой неразберихи - главное впечатление от новой оперы Адрианы Хёльцки (Adriana Hölszky) по роману Федора Михайловича Достоевского "Бесы". Это шестая опера композитора (кстати, и "Бесы" были шестым романом писателя).

О повсеместности мухоедства

В 90-е годы прошлого века переводчица Достоевского на немецкий язык, Светлана Гайер (Swetlana Geier), "переименовала" классические тексты Достоевского. Скажем, роман "Преступление и наказание", немецкое название которого ранее звучало как "Schuld und Sühne" ("Вина и искупление"), был издан под сухим и корректным заголовком "Verbrechen und Strafe" ("Преступление и наказание" в чисто юридическом смысле), а "Бесы" из "Dämonen" ("Демонов") превратились в "Böse Geister" ("Злые духи").

Как и скончавшаяся в 2010 году Светлана Гайер, с которой Адрина Хёльцки была знакома лично и обсуждала проект оперы, композитор считает перевод "Злые духи" более точно отражающим суть романа Достоевского со всей "мелочностью, повседневностью зла".

Хёльцки и ее либреттистка Йона Ким (Yona Kim) не пытаются пересказать тысячестраничный роман Достоевского. Их цель - передать основное ощущение, что удается вполне. По представлениям 60-летней Хёльцки, родившейся в Бухаресте в семье с немецкими корнями и в юности эмигрировавшей в Германию, музыка - это не литературный рассказ, а "раскаленная лава", изливающаяся на слушателя. Текст как таковой, повествование, отдельные эпизоды фактически неважны (точнее, являются лишь намеками, предполагая у слушателя хорошее знание содержания романа Достоевского) и создают условные рамки.

Либреттистка Ким сконструировала три текстовых блока. Первый - последовательность избранных сцен, второй - записки Ставрогина, третий - хор, выполняющий, как в античной трагедии, роль рассказчика и комментатора в одном лице. Хор же, которому была поручена с отрывом самая сложная часть партитуры, стал и главным героем этого вечера. Ансамбль то поет унисон, вызывая ассоциации с православным богослужением, то превращается в стоголосый кричащий, рычащий, цокающий, шелестящий фон.

Остальные восемь фигур оперы (достаточно произвольно выбранные из 50 действующих лиц романа Достоевского Варвара, Степан, Петр, Юлия, Марья, Лебядкин, Шатов и Лиза) группируются вокруг центрального образа Ставрогина в исполнении звезды мангеймской труппы Стивена Шешарега. Он же спел, кстати, и центральную партию Рогожина в другой "достоевской" постановке того же театра - опере "Идиот" Моисея Вайнберга, признанной в Германии "лучшей оперной постановкой 2013 года".

Демонический Ставрогин то и дело занимает место на тахте, расположенной в первых рядах зрительного зала, в окружении трех полуголых статисток (символизирующих образ совращенной им и погибшей девочки Матреши). Не вполне оправданное наличие сих сомнительных барышень - не единственная претензия к постановщикам Йоахиму Шлёмеру (Joachim Schlömer) и Енсу Килиану (Jens Kilian).

Если партитура определяет место и время действия как "повсеместно, вчера, сегодня, завтра", то создатели сценографии и костюмов переносят его во вполне конкретный XIX век, времена "Чайки" и "Трех сестер", с соответствующими интерьерами и костюмами. Это создает диссонанс с весьма стройным и мощным музыкальным высказыванием оперы.

Герои нашего музыкального времени

Хёльцки следует за Достоевским, видевшим в своих "Бесах" "житие великого грешника". Но импульсу писателя она верна и в том, что действие не сводится к некой расстановке фигур, к поиску "виновного".В интервью, опубликованном в буклете к спектаклю, Хёльцки сравнивает фигуру Ставрогина с Дон Жуаном и называет ее "энергетической черной дырой".

Однако особенно ценит Хёльцки в Достоевском то, что тот "не указует на отдельно взятую фигуру - "Вот убийца!" - но создает общую ауру, температуру горения". "Именно это делает этого писателя вневременным и современным", - считает композитор. Того же эффекта стремится достигнуть - и в лучшие минуты достигает - музыка.

Можно также сказать, что эта опера - трактат композитора на весьма центральную для нее тему "русской души". На прямой вопрос, что есть для нее пресловутая "russische Seele", живущая в затворничестве в Штутгарте (в обществе собаки Санчо и соседстве сестры-близнеца) Адриана Хёльцки отвечает: "Русское - это одержимость, безумие, самоирония, фатализм, молнии прозрения и болото равнодушия. Брутальное и нежное, жажда божественного в дьявольском мире. И, конечно, декаданс, иллюзия понимания как реакция на невозможность понять - мол, пойдем, пофилософствует, не важно о чем".

Характерно, что именно женщины-композиторы (будь то Хёльцки или, скажем, ее ученица, австрийский композитор Ольга Нойвирт (Olga Neuwirth) создают сегодня самый экспрессивный, человечный музыкальный театр, оставивший далеко позади новомузыкальный формализм.