Рогун вызывает опасения у западных экспертов

Во вторник Душанбе подтвердил свое намеренье достроить Рогунскую ГЭС собственными средствами, без участия российской компании РУСАЛ. Как уже сообщала «НВ», правительство республики расторгло соглашение с РУСАЛом, а глава государства окончательно утвердил это решение. Стороны так и не пришли к консенсусу по высоте и типу плотины Рогунской ГЭС, которую Душанбе видит самой крупной в Центральной Азии. Местные эксперты говорят о том, что государство своими силами может справиться с проектом. Эти утверждения, равно как его несомненный его «глобализм» - не просто большая, а самая большая плотина в Центральной Азии – и неодобрение таких планов ближайшим соседом, Узбекистаном, вызывают опасения у западных экспертов. На эту тему в программе «Фокус» В. Волков беседует с руководитель немецкой НПО ЕТГ М. Лаубшем – эта организация не так давно предоставляла отчет по Рогунскому проекту Европарламенту и другим европейским институтам.

Господин Лаубш, какую реакцию, по вашему мнению, вызовет решение Душанбе по Рогуну, и, соответственно, по РУСАЛу, на Западе? Можно ли, к примеру, говорить о том, что оно сулит надежды западным фирмам получить большее участие в проекте, или о том, что Евросоюз с удовлетворением воспримет желание президента Рахмона самостоятельно решать столь масштабные задачи?

МЛ: Я не думаю, что решение о том, что такой большой проект будет осваиваться одним Таджикистаном, вызовет на Западе успокоение. Я полагаю, специалисты в Западной Европе едины во мнении, что тема воды и строительства водных сооружений в Центральной Азии имеет важнейшее геостратегическое значение, и Запад самым пристальным взором будет рассматривать те риски, которые такое развитие событий может повлечь. Конечно, имеется аспект, связанный с перспективой возможного участия европейских фирм в таком проекте, как Рогун, но, я уверен, Евросоюз сейчас был бы спокойнее, если бы партнер из-за рубежа, в том числе, и из России, участвовал бы в строительстве. Ведь сейчас не известно, как теперь будет идти дело, принимая во внимание достаточно наряженные отношения по этому вопросу, которые существуют между Таджикистаном и Узбекистаном. Здесь заложен конфликтный потенциал, который без демпферов может развиться.

Почему? О каких рисках «таджикской версии» Рогуна, которая теперь, в отсутствии такого критика, как РУСАЛ, видимо, будет реализовываться, идет речь?

МЛ: Проект Рогуна в интерпретации таджикской стороны содержит в себе слишком большие риски, и отсутствие определенного контроля извне лишь усиливает беспокойство тех, кто этим в Европе занимается. Речь идет о строительстве рекордно высокой плотины, которая соберет в единый узел фактически весь водный ресурс региона, и тут уже надо рассматривать как экономические и политические, так и экологические риски. Особенно в этом контексте следует учесть заботу соседнего Узбекистана, значительная часть экономики которого основана на хлопке, выращивание которого требует стабильного использования значительных ресурсов воды. Ташкент, естественно, не желает зависеть в этом полностью от воли Таджикистана и от его готовности справиться с огромным проектом. Есть риски, связанные с Аралом, есть риски, связанные с сейсмоустойчивостью, и так далее и так далее. Конечно, президент Рахмон, и это видно по различным иным проявлениям Душанбе, желает подчеркнуть свою самостоятельность, свою силу, и демонстрирует, что готов отказаться от партнерства с Москвой, с Кремлем, и опереться на собственные ресурсы, или же найти иных спутников. В Европе ли, в Китае ли, в Индии ли. Это постоянная карусель, характерная вообще для стран Центральной Азии, и Россия уже замечает, что она не является приоритетным партнером. Душанбе это называет «многовекторной политикой». И все же Запад сейчас в Таджикистане будет еще осторожнее, поскольку и раньше было понятно, что даже при поддержке России амбициозный вариант Рогуна, на котором настаивал Рахмон, является очень спорным. Европейские институты считают, что для региона было бы лучше, если бы Таджикистан развивал проекты создания сети локальных энергетических объектов, содержащих в себе меньше экономических и экологических опасностей, не говоря уже о политике.

ВВ: Есть ли сведенья или предположения, как принималось столь важное решение? Были ли экспертные проработки, были ли обсуждения среди элит, или это единоличное желание главы государства?

МЛ: Политическая элита в Европе вряд ли будет фокусировать особое внимание на том, каким именно способом принималось решение по Рогуну. Но, я думаю, это решение в большой степени определено фигурой самого Рахмона, который фактически единолично руководит страной, и этот шаг является одним из проявлений его желания подчеркнуть свою силу, не в последнюю очередь, он адресован России. Полагаю, в ином случае имелись бы возможность продолжить кооперацию с РУСАЛом.

ВВ: На строительство только первой очереди Рогуна необходимо, по оценкам таджикской стороны, свыше 500 миллионов долларов. Это очень значительные деньги для республики. Как их собрать? В Душанбе говорят, что есть достаточно богатых таджиков, которые сейчас держат средства за рубежом, и если государство сумеет их вернуть в страну, то задача существенно упростится. Но, с одной стороны, республика пока не прославилась своей либеральной налогово-финансовой, да и иной политикой, а, с другой, если такое возможно, зачем тогда нужны западные донорские средства? Европа будет в свете «новой логики» Душанбе проверять свои затраты на донорство в этом направлении?

МЛ: Экономическая помощь Евросоюза, и стран-членов Евросоюза, адресованная Таджикистану, наверняка будет теперь жестче контролироваться, поскольку имеется опасение, что деньги на развитие, которые направляются в республику, могут пойти не беднейшим слоям населения, а для строительства рекордно большой ГЭС. Также Европа наверняка уделит внимание тому, чтобы средства на строительства не «выкачивались» из и без того бедного населения.