В Германии вышла книга о российском "запретном искусстве"

Фотографировать на заседаниях суда не разрешается, чтобы защитить право человека на свободу личности, но разрешено рисовать, чтобы обеспечить право общества на свободу информации. Этим правом пользуется московская художница Виктория Ломаско, рисующая суды над представителями современного искусства и социальными активистами в России.

Ее графические репортажи с уголовного процесса по делу организаторов выставки "Запретное искусство-2006", куратора и экс-заведующего отделом новейших течений Третьяковской галереи Андрея Ерофеева и экс-директора Музея и общественного центра имени Андрея Сахарова Юрия Самодурова, изданы в России отдельной книгой в соавторстве с Антоном Николаевым.

В берлинском издательстве Matthes & Seitz эта книга вышла в январе 2013 года в переводе на немецкий язык. Подготовила публикацию книги в Германии искусствовед из Цюриха, куратор и переводчик с русского языка Сандра Фриммель (Sandra Frimmel). К выходу книги в Германии приурочена дискуссия (21.02.2013) о положении искусства и творческой свободе в России, а также выставка (22.02.-24.04.2013) избранных работ Виктории Ломаско. Накануне дискуссии и вернисажа Сандра Фриммель дала интервью DW.

DW: Расскажите о предыстории публикации книги "Запретное искусство" в Германии.

Сандра Фриммель: Я давно уже слежу за судебными процессами по делу художников, кураторов и вообще современного искусства в России. И когда мне попались на глаза графические репортажи Виктории с судебных слушаний, которые она непосредственно в ходе процесса размещала у себя в блоге, я подумала, какая же это великолепная форма - репортаж, но в то же время произведение искусства, да еще отчасти ироничное. Я написала Виктории письмо и спросила, не хотела бы она издать репортажи в виде книги. На что Виктория мне ответила, что такая книга уже готовится к изданию в России. Тогда мы решили опубликовать ее на немецком языке, и я начала искать издательство в Германии.

Дело это оказалось довольно трудным, немецкие издательства печатать книгу не хотели. Для издательств, специализирующихся на комиксах, репортажи Виктории были не достаточно комиксными, слишком много было текста и не было связной истории в картинках. Хотя сама по себе тема нравилась. Издательства, публикующие книги по искусству, отвечали, что это комиксы. В итоге на поиски издателя ушло полтора года.

- Какой резонанс, вы рассчитываете, вызовет книга в Германии?

- Надеюсь, очень большой. Надо сказать, что интерес СМИ к свободе искусства и протестному движению в России обострился после суда по делу Pussy Riot, и эта книга может дать необходимую информацию о том, что было раньше. До этого суда ведь тоже были слушания, иски, скандалы, но о них мало кто знает в Германии и вообще в мире. И поскольку это не искусствоведческий или научный труд, а книга с элементами репортажа, дневника и комикса, то доступна она будет самой широкой публике.

- А почему нет в книге рисунков с процесса по делу Pussy Riot?

- Мы думали поначалу включить их тоже, но довольно скоро отказались от этой идеи. Они бы сильно размыли репортажи о "Запретном искусстве". Ведь это была выставка, и судили ее кураторов, а Pussy Riot - это уже политическая акция. Тематический разброс огромный, и специфика обоих процессов тоже довольно разная.

- Но истцами в обоих случаях выступили религиозные организации. Такой обостренный интерес верующих к искусству ведь не случаен?

- Визуальный образ играет огромную роль в русской культуре и значение его, на мой взгляд, более весомое, чем в нашем, центрально-европейском контексте. И это очень сильно проявляется в судебных процессах. Икона как врата к коммуникации с Богом и Святыми. В современном же искусстве ничего такого нет. Вот и сталкиваются две диаметрально противоположные системы, две концепции визуального и художественного изображения. В то время как современное исходит из того, что артефактом может быть все, что таковым декларирует художник или художественная институция, верующие и, особенно, православные верующие, исходят из того, что икона должна иметь определенные форму и функцию. Отсюда и столь радикальная реакция на соседство элементов светского и сакрального в современном искусстве.

Литература, например, тоже оказывается на скамье подсудимых. Сорокин, Ерофеев, Ширянов… Но в отличие от изобразительного искусства, отделывается, как правило, легким испугом. В этом как раз и проявляется различие между отношением к слову и изображению.

- Тогда произойдет ли вообще примирение православия с современным искусством, возможен ли диалог?

- Вопросом этим и я задаюсь уже много лет, за судебными процессами в России я наблюдаю с 2003 года. Трудно. Потому что стороны не готовы идти на компромисс, по крайней мере, православные верующие к этому не готовы. Но вот во время процесса по делу Pussy Riot было интересно наблюдать, как в непримиримой позиции православных верующих, направляемых своими радикальными организациями, образовалась брешь. Это когда некоторые верующие стали говорить, что государство слишком жестко отреагировало на панк-молебен. И все же каждый судебный процесс такого рода ведет к ужесточению законов.

- И какую свободу могут себе еще позволить художники и кураторы в таких условиях?

- Все зависит от лобби. Не все искусство в России становится жертвой подобных процессов. Есть галереи и художественные центры, на которые никто не подает в суд, хотя выставляются в них не менее проблематичные, с точки зрения верующих, артефакты, с обнаженной натурой, с религиозными символами. Но их никто не трогает. Потому что за ними стоят власть и деньги.

- А необходима ли вообще современному искусству конфронтация с верующими, с властью, с обществом. Не лучше ли без нее обойтись?

- В принципе, и это мое личное мнение, ничего трагичного и порочного в подобных судебных процессах нет. Ужасно то, как они проводятся. История знает множество примеров судебных процессов по делу художников и кураторов. И как раз в демократических странах они заканчиваются, как правило, приговорами в пользу искусства, заново определяют пространство творческой свободы, и, как правило, это пространство расширяют.

В России, к сожалению, происходит обратное: судебные процессы служат ограничению творческой свободы. Со времен Веронезе общество снова и снова решает для себя, что дозволено искусству. И подобные процессы могут стать платформой для переговоров, но только если у сторон равные права, и если приговор не заранее известен. В России же судебные процессы далеки от того, чтобы они могли стать подобной платформой.