Актриса Шпаковская: В Беларуси тебя стирают как личность

Анастасия Шпаковская, которая 20 лет служила в Национальном академическом драматическом театре имени Горького в Минске, начала играть на литовской сцене. В августе 2020 года Шпаковская ушла из театра в знак протеста и, опасаясь преследований за ее политическую позицию, вместе с семьей уехала в Украину.

В феврале 2022-го ей пришлось бежать снова, уже от войны. В интервью DW Шпаковская рассказала, как получила роль в премьерном спектакле в Вильнюсе, что думает о так называемой отмене русской культуры и о будущем культуры белорусской в условиях, когда артисты вынуждены покидать страну.

DW: Вы приехали в Вильнюс в марте, а уже в мае сыграли в премьерном спектакле "Медея чужестранка", причем заметную роль.

Анастасия Шпаковская: Когда я приехала в Литву, актеры уже репетировали "Медею". Пообщавшись со мной, режиссер Диана Добрева сказала, что хочет, чтобы я была в этом спектакле, и ввела новый персонаж. Я играю Смерть. Я сразу почувствовала, что оказалась в театре, которого мне не хватало последние годы в Беларуси.

- В чем главное отличие?

- Здесь приветствуется, когда у актеров есть свои идеи, театр помогает с реализацией новых проектов, есть площадки, кроме главной сцены, где можно собирать зрителей. По сравнению с Горьковским театром в Минске это, конечно, очень камерный театр, здесь есть ощущение семьи, все более бережно и внимательно относятся друг к другу.

- Как вы оказались в Литве?

- Мы проснулись 24 февраля под вой сирен во Львове. Выглядываю в окно, а там, как в фильме про апокалипсис: куда-то бегут люди, бешеные очереди в банкоматах… Захожу в интернет и чувствую, что от новостей просто начинает тошнить. Выехали в Польшу, думали, оставаться там, но это был пик гуманитарной катастрофы - огромное количество беженцев, помощь еще не налажена.

С нашими "прекрасными" белорусскими паспортами за три недели мы не смогли найти жилье. Вдруг мне позвонили из Русского драматического театра Литвы и пригласили в Вильнюс. В 2020 году у меня была здесь постановка на тему белорусских протестов, директор и главный режиссер меня знали, и, конечно, я согласилась. Когда ты оказываешься без родины, уже дважды беженцем, очень ценно понять, что тебя где-то ждут. Хотя после увольнения из Горьковского театра у меня была травма, и я решила, что больше не буду работать в репертуарном театре.

- Почему у вас была травма?

- Последние годы мне не нравился ни репертуар театра, ни его уровень в целом. После 2010-го мне перестали давать роли - наказывали за политическую позицию. До того у меня было по две-три премьеры в сезон. Для творческого человека это мощное испытание.

Репертуарный театр в Беларуси - это машина, которая идет по своему плану, актеры, к сожалению, - расходный материал. Часто режиссеры открыто говорят: "Если что-то не нравится, то у нас незаменимых нет". Тебя как личность просто стирают. У меня была своя группа - NAKA, где я могла развиваться, и это меня спасало.

- Что вы думаете о так называемой отмене русской культуры?

- Понимая, сколько сейчас боли у украинцев, я в какой-то степени принимаю радикальность их мышления. Но как белоруска, которая, как могла, боролась с режимом Лукашенко и была вынуждена бежать из страны, я понимаю и тех российских артистов и режиссеров, которые не поддерживают Путина, более того, пытаются ему противостоять, а их предлагают запретить просто на основании паспорта или даже языка.

Я не поддерживаю идею о том, что все русское - это трагедия, которую нужно запретить. Главное - не становится такими, как наши оппоненты, которые в основу своих идей закладывают ненависть.

- Но должны ли творческие люди нести ответственность за свою позицию? Евгений Миронов (руководитель Государственного театра наций. - Ред.) приезжал в разрушенный Мариуполь, где заявил, что будет помогать восстанавливать местный театр…

- Это бесовщина чистой воды… В этом случае не вижу даже никаких полутонов, это черная бездна. Но есть и иные. И обвинения в адрес белорусов и россиян, мол, почему же вы ничего не сделали, не задушили голыми руками, - это зло… Так говорят те, кто не понимает, какие зверства и сегодня продолжают чинить над белорусами. После этого кричать, что нам нужно закрыть везде дорогу? Думаю, это несправедливо.

- В июле вы побывали на театральном фестивале в Авиньоне. Расскажите о своей новой роли, это ведь спектакль о войне?

- Это история литовского режиссера Мантаса Кведаравичюса, он снимал документальный фильм и погиб в Мариуполе. В основу спектакля "Восход богов" легло пятичасовое интервью с его девушкой Анной. И есть вторая история, которая пересекается с первой: о девушке Яне, мужа которой убили у нее на глазах, и она вместе с сыном бежит из Мариуполя. Мы рассказываем историю живых людей.

Это здесь, в Литве, ты чувствуешь, что все помнят о войне, повсюду висят украинские флаги. Но когда приезжаешь в Авиньон, то видишь, как толпы людей веселятся, пьют вино, они уже устали думать о войне, для них это где-то далеко. И были очень крутые отзывы на наш спектакль, потому что когда рассказываешь личные истории, у зрителей меняется восприятие. Зрители были поражены, многие плакали.

- Каким вы видите будущее белорусской культуры? Многие деятели культуры ведь вынужденно покинули страну.

- К сожалению, в Беларуси чистят репертуары в театрах, полки в библиотеках и книжных магазинах, чтобы не было даже намека на критику реальной ситуации. Допускаю, что остались авторы, которые пишут что-то гениальное в стол или даже передают это в свободный мир, но поставить независимый спектакль в Беларуси сегодня невозможно, это закончится арестами. Но пока живы люди, будет жива и культура. Белорусские артисты продолжают работать, в том числе за границей.

- В 2019 году в интервью вы сказали: "Жутко жить, не видеть перспектив, особенно для детей". А ведь 2019-й, кажется, был последним мирным годом. Как вы сейчас на это смотрите?

- 2020 год не был для меня переломным, я все поняла еще в 2010-м, а то и раньше. Было ощущения болота, где у искусства нет перспектив, но была возможность что-то делать, иногда почти подпольно, людей за это не закатывали в асфальт, как это происходит последние два года. Наш болезненный переход в свободный мир дает мощный эмоциональный толчок. И это единственный плюс, который я сегодня вижу.

Смотрите также: