Сергей Жадан: "У нас выбора нет - нужно побеждать"

Сергей Жадан - украинский писатель, который много лет живет в Харькове. В своих романах и стихах Жадан часто затрагивал тему войны в Донбассе. Но после 24 февраля 2022 года автор практически не пишет. Зато активно занимается волонтерством, помогая армии и харьковчанам. DW поговорила с ним о Харькове и горожанах во время войны, а также о восприятии миром Украины после полномасштабного вторжения России.

Deutsche Welle: В последних своих постах и ​​видео вы здороваетесь "Добрый день из украинского Харькова". Для кого вы подчеркиваете, что город украинский - для россиян или украинцев, которые могли бы сомневаться в Харькове?

Сергей Жадан: С россиянами давно как-то контакты все оборваны, о них думается в последнюю очередь. Для себя, чтобы напомнить, что я в украинском Харькове. Для харьковчан, для людей из других городов. Я понимаю, что это такая формальность, но мне приятно подчеркивать этот момент, что мы находимся под украинскими властями, под защитой украинской армии, над нами украинские флаги.

- Насколько я понимаю, вы из Харьковской области не уезжали с начала войны. Но вы рассматривали этот вариант?

- Нет, я не рассматривал. Несколько раз в Днепропетровскую (область. - Ред.) уезжал. В начале, когда боевые действия начались, мы с друзьями поехали в Днепр, связались с властью Днепра, с Филатовым (мэр Днепра Борис Филатов. - Ред.). Он нас сконтактировал с местными волонтерскими центрами, с медицинскими и просто волонтерскими, мы с ними начали работать и возили первые дни помощь из Днепра. Когда в Харькове было так все хаотично, из Харькова очень многие выезжали, и была немного парализована работа медицинской системы и магазинов. Потом все более или менее стабилизировалось. Да, я здесь сижу безвылазно. Вернее, не сижу, а работаю.

- А у вас есть красная линия, когда вы решите, что все-таки стоит уехать из Харькова?

- Нет, нет красной линии. Конечно, мы следим за новостями, постоянно появляются такие вот вбросы информационные об опасности очередного штурма, очередного наступления. Мне кажется, лучшее противодействие очередному наступлению - это поддержка ВСУ. Чем мы здесь все и занимаемся.

- А почему вам так важно быть в городе? Чтобы, как вы сказали, поддерживать ВСУ или иметь связь с родным городом?

- Послушайте, здесь много работы. То есть мы с друзьями не просто сидим, мы помогаем и военным, и гражданским. Плюс очень много контактов с военными, то где-то заказываем, то нам что-то передают, что-то покупаем, развозим. К этому добавляются какие-нибудь неожиданные вещи, плюс у нас уже здесь культурная программа, культурная жизнь.

Вчера пригласили неожиданно на детский праздник, где было много детей, привезли сладкое, гуманитарку, пообщались с ними, поговорили. Людям очень важно хвататься за эти вещи, которые связывают их с нормальной довоенной жизнью. Очень важно держаться вместе плюс людям действительно важно увидеть друг друга, побыть в поле друг друга. Погреться вместе.

 Это тоже важно, потому что, когда ты сидишь все время в закрытом пространстве и имеешь перед собой только монитор, смотришь новости, все это вызывает тревогу, вызывает еще больше неуверенности. Но когда ты слышишь живой человеческий голос, это немного расслабляет тебя.

- Если говорить о постоянных обстрелах Харькова. Как вы думаете, какая цель - запугать или это предшествует каким-то наступлениям?

- Нет, я не думаю, что это предшествует наступлениям. Я не знаю, действительно ли они целятся по каким-то стратегическим или военным объектам. Потому что с того, что я вижу, куда прилетает, там нет никаких объектов. Они хаотически обстреливают жилые кварталы, и в центре, и особенно в окрестностях. Северная Салтовка у нас практически разрушена, там нет ни заводов, там нет ничего.

Поэтому да, это такое психологическое давление на город, это попытка запугать, попытка вызвать какие-то панические настроения. Не могу сказать, что харьковчане привыкли к обстрелам, потому что к этому невозможно, пожалуй, привыкнуть, когда ты постоянно являешься потенциальной мишенью. Но сказать, что каждый обстрел вызывает какую-нибудь панику тоже нельзя. То есть город учится, привыкает жить в таких условиях.

- Вы в интервью месяц назад сказали, что, прежде всего, харьковчане чувствуют себя гражданами Украины, а уже потом - украиноязычными, русскоязычными, со связями в России или нет. Но в то же время Вы в Instagram часто пишете, что все больше замечаете людей, которые переходят на украинский язык. А почему тогда для харьковчан важно переходить на украинский сейчас?

- Ну, из того, что я вижу, это, во-первых, такой маркер принадлежности к своим. Когда ты говоришь по-украински, ты свидетельствуешь, что "я за вас, я за вами, я с этой стороны крепости, я за Украину". Я далек от какой-то там идеализации и восторга, не буду говорить, что весь Харьков сейчас украиноязычный. Конечно, нет. Более того, я думаю, что этот процесс будет продолжаться, и эта "украиноязыкозация" Харькова вряд ли наступит через месяц. Но украинского языка действительно очень много.

И люди, которые всю жизнь были русскоязычными, несмотря на то, что они были настроены проукраински, все равно они оставляли за собой это право говорить на русском языке. Сейчас многие из них переходят на украинский, и это сознательный демонстративный шаг.

То есть попытка россиян выдать эту захватническую войну, оккупационную войну за защиту так называемого русскоязычного населения, она вызывает обратную реакцию. Когда украинцы, которые говорили больше по-русски, чем по-украински, переходят на украинский и пробуют на нем говорить - с ошибками, допуская русизмы, время от времени переходя обратно на русский.

Это очень важный момент, это то, чего не добьешься принятием каких-то законов. Ни один закон о языке не привел бы к такой реакции. Потому что закон - это то, что государство вроде бы спускает сверху, и то, что может вызвать сопротивление гражданина, даже несмотря на его лояльность к Украине и языку как таковому.

- То есть, по-вашему, идентичность частично ускорила свое формирование благодаря войне?

- Ну, даже не формирование, а становление. Я всегда говорил, что восток Украины - это Восток именно Украины. Что нет никаких русскоязычных украинцев, есть украинцы, говорящие на двух языках или знающие два языка. Ну, потому что, за какими-нибудь исключениями, все мы здесь на востоке украинский язык знаем. Мы его слышали, мы его изучали в школе, мы его постоянно слышим в СМИ. Так или иначе, он у нас есть в пассиве, где-то там в глубине - он у нас есть. И эта украиноязычность, которая сейчас выходит и проявляется, она не формируется, она переформатируется.

Украинская идентичность тоже скорее переформатируется. Не идет речь, что все были россиянами и вдруг стали украинцами. Все были украинцами. Другое дело - восточный регион имеет свою специфику, политическую специфику, которая формировалась 30 лет. Над нами работали определенные политические силы, которые пытались создать свою базу, электоральную базу, идеологическую базу. Частично им это удалось, отчасти не удавалось. Вот им это до конца не удалось, потому что, как оказалось, восток Украины остался Востоком Украины. Украинским Востоком.

- Вы уже начали затрагивать вопросы власти. Насколько вы довольны кризисным менеджментом вашего нового мэра Терехова?

- По тому, что я вижу, по тому, как я общаюсь, и с ним, и с окружением, харьковский мэр делает свою работу. Харьков работает, Харьков функционирует, у нас работают все коммунальные службы. Харьковские коммунальщики проявляют чудеса мужества, героизма, когда просто под обстрелами что-то монтируют, что-то делают. Харьков чистый, центр города вычищен. Высаживаются цветы, чистятся парки, дороги, разбираются завалы.

Это на самом деле, с одной стороны, трогательно, а с другой стороны вызывает такие невеселые мысли. Потому что Харьков мог бы развиваться, жить нормальной жизнью, но мы вынуждены разбирать завалы наших исторических домов.

- Как вы видите исход этой войны, какие могут быть варианты, как она закончится?

- Я уверен, что Украина победит. Другое дело, какой ценой, в какие сроки и как это все будет происходить - здесь я даже не возьмусь оценивать, потому что это будет смешно.

Я не совсем понимаю, как нашим властям вести переговоры с российскими властями после всего, что произошло за два месяца. Поэтому я бы здесь не давал каких-либо прогнозов. Но у нас нет выбора, нам нужно побеждать, иначе нас здесь не будет. Мы же видим, что россияне делают на территории, которую они оккупируют. Они там просто уничтожают украинцев, это действительно геноцид, и здесь следует называть вещи своими именами.

Не может быть никаких эвфемизмов, никаких иллюзий. Они просто будут уничтожать Украину как таковую. И государственные структуры, и государственную сущность, но самое болезненное, что они уничтожают украинцев физически. Они пришли сюда прямо за этим, чтобы нас уничтожить. Поэтому поражение украинцев будет означать, что большинства из нас просто не будет.

- Вы пишете для зарубежных изданий, чувствуете ли вы, что восприятие Украины в мире изменилось?

- Безусловно, изменилось, но я бы здесь на другом акцентировал. Здесь изменилось отношение Украины ко многим вещам. Если до 24 февраля мы находились в такой роли бедного родственника, который сам не знает, что ему нужно, и сам не может разобраться с собственными конференциями, со своими требованиями и ответственностью, то мне кажется, сегодня Украина этими двумя месяцами борьбы, сопротивления, доказала свое право иметь свою позицию и диктовать ее миру. Потому что, как оказалось, мир был во многих случаях гораздо менее готов к этому вызову, к этой войне.

То, что мы говорим, например, в контексте Германии, ну, вы видите, что происходит в немецком политикуме, какое отношение самих немецких политиков, политических сил к канцлеру. К его такой, мягко говоря, неоднозначной позиции относительно помощи Украине.

Опять же, я не буду давать острые оценки, пусть это делают политики. Но мы увидели эти ситуации, когда часть немецкого политикума была и остается все эти годы слишком лояльной к российскому и кремлевскому правительству. Это, во-первых, в условиях войны не слишком нравственно, мягко говоря, а во-вторых, мне кажется, это не слишком конструктивно по отношению к самой Германии. Дешевая цена на нефть и газ не оправдывает военных преступлений и не стоит моральных компромиссов, которые немецкие политики все это время совершали.

- А есть какие-то мысли в иностранных СМИ, которые вас раздражают?

- Бесспорно, постоянные эти обращения, изменилось ли у нас отношение к России, что делать с русской культурой, что делать с великой русской литературой? Да ничего не делать. Нет никакой русской культуры, русской литературы. Должна быть "большая китайская стена" на восточной и северной границах Украины, а что там за этой стеной будет происходить, как там этот политический и государственный труп будет разлагаться - это уже не наша проблема.

На самом деле, опять же, мир будет вынужден открыть глаза, посмотреть правде в глаза, назвать вещи своими именами. Это россияне. Это граждане России, те же, которые в школе изучали Пушкина, Толстого и Достоевского. Это они пришли к нам, они пришли убивать нас. Они - военные преступники. Они мародеры и насильники. Путин - просто коллективное подсознательное этого всего общества.

Смотрите также: