Германия заново открывает Шостаковича

Большая слава Шостаковича - явление последнего десятилетия, точнее - последних нескольких лет. Более четверти века спустя после смерти композитора к нему приходит любовь широкой европейской публики.

Историческая канва

В 1925 году Дмитрий Шостакович заканчивает Петербургскую консерваторию. Его выпускное сочинение - Первая симфония - становится сенсацией мирового масштаба. После петербургского фурора следуют премьеры во всем мире - в том числе, и в Берлине. Великий Артуро Тосканини включает сочинение "музыкального вундеркинда" в репертуар своего оркестра - Нью-Йоркского филармонического.

Европейский авангард воспринимает Шостаковича как "своего", рожденного плоть от плоти Стравинского и Хиндемита. Но стремительно загоревшаяся звезда Шостаковича столь же быстро тускнеет на европейском музыкальном небосклоне. Его музыка почти не проникает за пределы Советского Союза уже в конце двадцатых, тем более немыслимы музыкальные контакты в тридцатые годы и сороковые годы.

Шостакович и две Германии

"В осмыслении политической и общественной подоплеки творчества Шостаковича между западногерманскими музыкантами и теми, кто жил в бывшей ГДР, существуют значительные расхождения", - подтверждает доктор Хильмар Шмаленберг (Hilmar Schmalenberg), музыкант и директор немецкого Общества Шостаковича (Schostakowitsch-Gesellschaft).

В годы политического противостояния "социалистического лагеря" и западного мира Шостакович был олицетворением "советской музыки", государственным композитором номер один. Соответствующим было и отношение к нему в музыкальном мире: талантлив, но всё же конформист. Лишь постепенно, начиная с шестидесятых годов, сначала в Западную, а затем и в Восточную Германию начали попадать сочинения "другого" Шостаковича. Прежде всего, камерная музыка, струнные квартеты - своеобразный "скрытый дневник" композитора.

"У нас, восточногерманских музыкантов, уже в начале 70-ых годов было отчетливое ощущение, что музыка Шостаковича означает что-то другое, нежели то, в чем нас пыталась убедить официальная пропаганда", - говорит Хильмар Шмаленберг. С премьерой оперы "Катерина Измайлова" в берлинской Komische Oper в 1973 в ГДР возникает подлинный культ Шостаковича.

Шостакович против Адорно

Интересно, что отторжение Шостаковича в западной части Германии носило более радикальный и продолжительный характер. Этот культурно-исторический феномен отчасти объясняется воззрениями лево-интеллектуальных кругов Германии и, в частности, деятельностью философа Теодора Адорно (Theodor Adorno). Адорно, ничтоже сумняшеся, разделил всю музыку на "прогрессивную" и "реакционную". Шостакович - как, кстати, и Прокофьев (музыканты, не шедшие на поводу у венского сериализма), попали в разряд реакционных.

"Адорно произнес приговор не только Шостаковичу, но и, скажем Сибелиусу, - говорит музыковед Бенедикт Штампа (Benedict Stampa), директор Дортмундской филармонии. - Его эстетические представления, очень умозрительные, очень ориентированные на структуру, отрицали музыку Шостаковича, непосредственно обращавшуюся к чувственному восприятию публики".

Прорыв Шостаковича в сознание западноевропейского слушателя случился уже в начале 1980-х годов. В Германии ключевым элементом этого процесса стала публикация партитур. Они начали выходить в гамбургском издательстве "Sikorski" и вскоре пополнили библиотеки всех крупных оркестров страны, вызвав первый мощный всплески интереса к Шостаковичу. Тогда, на излете холодной войны, осмысление музыки Шостаковича было неотделимо от исторического контекста.

Вторая волна: Шостакович без политики

"Шостакович-диссидент" - это такой же штамп, как и "Шостакович - придворный советский композитор", полагает Хильмар Шмаленберг. Для того, чтобы не только музыканты, но и публика начала мыслить вне этой черно-белой схемы, понадобилось еще три десятилетия. Лишь несколько лет назад начался процесс, который сегодня можно смело назвать "второй волной" осмысления творчества Шостаковича.

"Мы уже не различаем отдельные периоды творчества Шостаковича. Да, его поздние квартеты стоят некоторым особняком, в них чувствуется настроение оттепели, пробуждающихся надежд, - говорит Бенедикт Штампа. - Но в остальном историческая канва играет не большую роль, чем, скажем, в случае Бетховена его увлечение Наполеоном".

Новое "второй волны" заключается не только в преодолении политической доминанты. Если в последние десятилетия двадцатого века Шостакович был для организаторов концертов этаким громоздким "русским Малером", главное достоинство которого виделось в кажущейся традиционности его музыкального языка, то сегодня очевидно, что в творчестве Шостаковича речь идет о формообразующих идеях нового века.

Автор: Анастасия Рахманова

Редактор: Ефим Шуман