Байрейтский фестиваль открылся "Парсифалем"

Последние недели он явно нервничал: главный герой немецкого музыкального лета, режиссёр Кристоф Шлингензиф. Обилие интервью и странных изречений выдавали неуверенность режиссёра, вполне, впрочем, объяснимую: с тех пор, как стало известно, что 43-летнему уроженцу городка Оберхаузен поручена новая постановка “Парсифаля” в святая святых немецкой музыкальной культуры – на вагнеровском фестивале в Байрейте, все только и делали, что ждали скандала. Он, казалось, был запрограммирован ситуацией: последнюю, “прощальную” оперу Вагнера, сценическую мистерию о конце жизни - оперу-литургию, как её называл сам композитор отдали в руки не просто новичка, никогда не ставившего оперу, не только человека, лишенного, по собственному признанию всякого музыкального слуха, но и того, кто считается главным европейским театральным провокатором. И где: в главной цитадели консерватизма, на Байрейтском фестивале!

Целый год пресса судачила, что же теперь будет: Парсифаль с мечом, подвешенным между ног? Девушки-цветы в эс-эсовской униформе? Шестиметровая куча навоза вместо круглого стола? Словом, всем виделись секс, наркотики и изрядная порция рок-н-ролла.
Премьера состоялась в воскресенье вечером в присутствии сливок немецкого высшего общества и навострившей перо прессы со всего мира.

Эта опера построена на страхе, - утверждает режиссёр постановки «Парсифаля» Кристоф Шлингензиф. Действительно, в своей последней, прощальной опере – сценической мистерии, как называл её сам композитор, - Рихард Вагнер как будто пытается заглянуть за грань, разделяющую жизнь и смерть. Однако этот мистический ужас композитора передался его современным постановщикам скорее в банальном виде:

Шлингензиф боялся провала. Консервативная байрейтская публика боялась Шлингензифа. Наконец, фестивальное руководство, пригласившее такого «горлопана и скандалиста», испугалось собственной храбрости. Всего за месяц до премьеры нынешний директор фестиваля, 83-летний внук композитора Вольфганг Вагнер, посмотрел, что понаделал Шлингензиф и пришел в ужас. Режиссер, однако, отказался существенно менять свою концепцию, так что конфликт пришлось улаживать адвокатам.

Последним масла в огонь подлил исполнитель главной роли – Хендрик Вотрихь, сказавший в телефонном интервью баварскому радио буквально следующее:

Я не делаю секрета из того, что глубоко возмущён постановкой, режиссёр ничего не понимает в этой опере. Я уже сказал, что в следующем году не готов участвовать в этом фарсе, -

Пикантная деталь: Вотрихь – спутник жизни 25-летней дочери директора фестиваля и правнучки Рихарда Вагнера, Катарины. Последняя же выступила в роли ассистентки Кристофа Шлингензифа – и в ситуации конфликта оказалась его главной защитницей. Роковые страсти, каких не видал не один телевизионный «даллас»? Тем, кто знаком с байрейтской историей, очевидно, что это ни что иное, как продолжение вековой семейной традиции.

Единственным, кто сохранял перед премьерой абсолютное спокойствие, был 74-летний французский дирижер Пьер Булез. На самом деле, не дебют Шлингензифа, а возвращение после двадцатилетнего перерыва Булеза на зелёный холм следует считать сенсацией сезона:

Я люблю авантюры, - спокойно и радостно признался композитор и дирижер, и сам в своё время призывавший «взорвать оперные театры».

Учитывая эту предысторию, воскресную премьеру «Парсифаля» можно считать просто манифестацией миролюбия. Ничего истинно ужасного не произошло, и все вместе – постановщики, дирекция и публика, - слились в конце в экстазе облегчения.

Кристоф Шлингензиф не показал ничего ни истинно нового, ни по-настоящему эпатирующего – все приёмы и даже отдельные образы были знакомы тем, кто видел прежние работы режиссёра. Многофигурные, порою кажущиеся хаотическими, сцены, казалось бы, символизирующие некие религиозные ритуалы, обилие видеопроекций и смешение воедино символов различных культурных традиций. Костюмированные имамами, католическими монахами и сторонниками религии вуду персонажи дефилировали вокруг клетки с живыми зайцами. В остальном же постановка производила весьма статичное впечатление – режиссёр явно старался не мешать, насколько это возможно, музыке. Его попытку утвердить рядом с мощной вагнеровской мистерией собственный образный ряд едва ли можно считать серьёзной. Если пользоваться спортивной терминологией, Вагнеру достались золото, серебро и бронза. А режиссёр мог рассчитывать в лучшем случае на кусочек жести. Проверенный Байрейтский ансамбль – с единственной дебютанткой, американской Мишель де Йонг в роли Кундри, - не оставил в этом никаких сомнений.

Стоило ли устраивать так много шуму? Есть ли в «сухом остатке» всех страстей хоть толика смысла? Мой коллега – известный немецкий музыкальный критик Александр Дик, - пожимает плечами:

Это, конечно, дань моде. И как всякая мода, она вскоре пройдёт. Возможно, она даст музыкальному театру новые импульсы и привлечёт в театры новую публику. А может – окажется очередным шагов в сторону...

Великий онемевший: скончался дирижер Карлос Кляйбер

Почтительно и печально склонили головы все те, кто узнал на прошедшей неделе о смерти дирижера Карлоса Кляйбера – одной из самых ярких, но и самых трагических фигур музыкальной истории 20 века. Слухи, курсировавшие уже пару недель, оказались правдой: Кляйбер скончался ещё в начале июля, и несколько дней спустя был похоронен, в соответствии с предсмертной волей, в Словении, рядом со своей также недавно скончавшейся супругой – словенской танцовщицей. Кстати, из Словении была родом и мать дирижера. 74-летним Кляйбер ушел из земной жизни – но из жизни общественной и профессиональной он ушел уже давно. Свои последние концерты он дал пять лет назад – летом 1999 года, с оркестром Баварского радио в испанской Валенсии и в Кальяри на Сардинии. В программе был тогда классический “кляйберовский” репертуар - произведения Бетховена и Рихарда Штрауса. Но уже с конца 80-ых дирижера нельзя было назвать полноценным участником музыкальной жизни. Его выступления были редки и носили скорее случайный характер. Назначенные концерты то и дело срывались из-за отказа Кляйбера в последний момент, а если дирижер и появлялся, его, уже за пультом, охватывала порою странная апатия, превращавшая концерт в весьма странное мероприятие. Вскоре стало понятно, что всё это – не набор случайностей, но результат тяжелого внутреннего раскола, как оказалось – непреодолимого.

Когда-то из этой расселины духа хлестала лава гениальности. Оркестранты, которым приходилось работать с Кляйбером, до сих пор буквально с трепетом вспоминают о его венских и берлинских концертах середины и конца 70-ых годов. Вторая Брамса, немного Моцарта, четвертая, пятая, седьмая симфонии Бетховена, незаконченная Шуберта, пара опер Рихарда и пара вальсов Иоганна Штрауса: репертуар Кляйбера всегда был достаточно узок – куда уже, чем у большинства дирижеров, - но в нём он не знал себе равных.

Музыканты сравнивают Карлоса Кляйбера с «двуликим янусом», который с годами всё реже показывал сияющее, и всё чаще – тёмное из своих лицо. Приговор Клайбер вынес себе сам: он играл всё меньше, как будто мучительно сомневаясь, а может ли он вообще ещё встать за пульт. Подобно “фантому оперы”, он порою вдруг появлялся в темноте репетиции в Венской опере или Зальцубргсом фестивальном дворце – и также стремительно исчезал. Время от времени в кабинете того или иного директора театра или администратора оркестра раздавался звонок с предложением продирижировать тем или иным произведением. Но постепенно к этим предложениям перестали относиться всерьёз, потому что во второй раз дирижер почти никогда не появлялся. Попытки выманить его из добровольного затворничества его виллы в берлинском районе Груневальд также не приводили к успеху.

К началу 90-ых Кляйбер – тогда всего 60-летний, - превратился в тень самого себя, в отзвук собственной легенды. Книги об этой по-своему трагической судьбе ещё не написаны. Когда они будут написаны, в них, наверное, найдётся место и фрейдитским анализам судьбы Карлоса Клябера: детство в семье отца-дирижера, который отчаянно не хотел допустить сына на собственную стезё, эмиграция семьи из Германии в тридцатые годы по политическим причинам, юность в Аргентине, возвращение в Европу… Кто-то скажет, что эта судьба – крик о том, какое мучительное, опасное, трагическое дело – творчество, каких сил и жертв стоит оно и какого внимательного и бережного уважения заслуживает творец.

Пока этих книг нет, и утешением служит то, что в звёздные часы Клайбера его сопровождали не только внутренние демоны, но и микрофоны и записывающие устройства.