Как современное искусство работает с историей

Работы Нади Кааби-Линке на темы исторической памяти, войны и эмиграции уже выставляли в Лондоне, Нью-Йорке, Лиссабоне и Техасе. Вся ее жизнь, по сути, сплошная эмиграция. Она выросла в Тунисе и Дубае, защитила докторскую диссертацию в Сорбонне, а последние двенадцать лет живет и работает в Берлине. "Запечатленное время" - первая выставка художницы в музее Германии.

- Прежде чем я спрошу вас о выставке, расскажите, как так получилось, что у вас российский паспорт? Вы считаете себя русской?

- Я считаю, что культура передается через язык. Я знаю шесть языков, включая арабский, но русский мой родной, его я передаю своему сыну. Вообще моя мама - украинка, которая вышла замуж за тунисца. Я выросла в городе Бизерта - том самом, куда пришел наш русский флот после революции 1917, но каждое лето приезжала в Киев на каникулы. К тому же в Тунисе я буквально выросла в доме легендарной "бабушки", как ее называли многие русские в Тунисе, Анастасии Ширинской-Манштейн. Ее отец был белым офицером, старшим лейтенантом флота и командиром миноносца "Жаркий", который он повел с юга России в Тунис. Ширинская возглавляла русскую общину в Тунисе, построила вместе с другими эмигрантами две православные церкви и до последнего хранила русскую культуру.

После распада СССР посольство Украины не выдало нам новые паспорта, поэтому благодаря связям "бабушки" мы получили российское гражданство. Я никогда не жила в России, мой муж немец, но я не возвращаю русский паспорт, потому что в Германии мне нельзя иметь второе гражданство. Вроде бы просто бумажка, ничего мне не дает, а хоть убей - не могу отдать.

- Название выставки "Запечатленное время" (Versiegelte Zeit) - это отсылка к одноименной книге Тарковского или так совпало?

- Книга Тарковского для меня - почти как Библия. Когда я себя плохо чувствую и мне надоедает коммерческий мир искусства, я ее перечитываю. Другие его тексты про теорию кино и его фильмы, разумеется, дают мне чувство, что я могу быть понятой и что я не одна на свете, хотя он уже умер. 

Меня сильно привлекает глобальное чувство времени у Тарковского. Он не рассказывает историю, а собирает воспоминания, кусочки жизни. Моя работа - это тоже такие кусочки. Меня интересует невидимое, я ищу смысл в маленьком и не всегда значимом.

Все мои экспозиции так или иначе про историю. Меня интересует, как история интерпретируется, как ее переписывают и как ей манипулируют. Я сама редко придумываю истории, которые хочу рассказать. Все дает ситуация. 

- Истории каких мест легли в основу выставки в Бонне?

- Например, у меня есть серия картин "Цвет времени" (Color of Time), созданных на основе смешанных слоев краски с неотреставрированных зданий. В каждом городе, где я планирую выставку, я прошу историков, работников архивов найти мне дом, который еще не отреставрировали и в который я могу зайти и собрать краску.

Для Бонна я сделала два цвета. Первый взяла из дома, названного в честь Оскара Ромеро. Это здание в XIX веке было женской тюрьмой. Потом она стала неофициальной тюрьмой СС, где пытали немцев, сопротивлявшихся нацистам. И, наконец, уже после войны, пустующий дом занял батюшка-протестант с левыми политическими взглядами, который и назвал этот дом в честь архиепископа Оскара Ромеро. Второе здание в Бонне - суд по трудовым делам (Arbeitsgericht), в котором затем была тюрьма гестапо. Помимо краски, я собрала оттуда паутину и пыль для работы "Мифы Бонна".

- У вас много работ про тюрьмы…

- Да, я сделала серию "Модулор" - исследование, в котором сопоставлены размеры камер в разных тюрьмах мира. Мы с мужем потратили немало сил, чтобы собрать эти данные. Искали в репортажах журналистов, просили правозащитников измерять камеры во время посещения тюрем. В нашей серии есть даже колония "Белый лебедь" в Соликамске. На Западе эта тюрьма считается одной из самых худших в мире.

Длину, ширину и высоту я очерчиваю латунными полосками. И название, и материал - это отсылка к Ле Корбузье, к его идеям модулов в архитектуре, которая базируется на антропологических размерах человека. А латунь - своеобразный дух времени, Zeitgeist, модернизма в архитектуре. В этой выставке будут только тюрьмы Германии, в том числе советские на территории бывшей ГДР. Есть одна такая, совсем крошечная, в камерах которой можно разве что сидеть. С нее и началась эта серия. 

- Вы работали с темой Второй мировой войны? Сложно это было делать в Германии?

- Скажем так: мне было интересно, как немцы воспринимают войну. Я ведь не немка, могу смотреть на немецкую культуру отстраненно. 

В этой выставке будет работа про Дрезден, который бомбардировки союзников сравняли с землей. Мы очень долго собирали информацию по архивам, читали работы писателей Виктора Клемперера и Винфрида Георга Зебальда. Я удивилась, насколько этот эпизод мало исследован.

В Дрездене есть площадь Ноймаркт перед Фрауэнкирхе, от которой камня на камне не осталось и где сегодня собирается движение Pegida (движение "Европейцев-патриотов против исламизации Запада". - Ред.). Я взяла промежуток между камнями на площади, сделала отпечаток и перенесла его на терракоту. Терракота по-немецки - "gekochte Erde" ("запеченная земля"). Это очень точно отражает, что происходило с городом во время бомбежек. Земля действительно горела.

- Вы планируете что-то делать на тему отношений России и Украины?

- Напрямую нет. Я против работ, где в лоб говорят о политике, потому что это превращает искусство в новости. Но у меня есть и будут работы, которые отсылают к России или Украине. Например - работа под название "Altarpiece" про берлинский бункер времен Второй мировой войны, в которой есть отсылка к православию. В Киеве мы также сделали два цвета из серии "Цвет времени" - в музее "Мыстецкий арсенал" и в Национальном художественном музее Украины в Киеве. 

Моя мечта сделать работы на Украине и в России на базе истории моих предков, моего советского бэкграунда и моих связей с Киевом.  

Смотрите также: