Можно ли быть вольным художником в современном обществе?

Да, можно

«Свободный художник», «артистический образ жизни», «богема» – какие красивые, романтические слова! Сразу представляешь себе Мон-Мартр, длинноволосых людей, одетых слегка небрежно, но изящно, шумное кафе на бульваре или какую-нибудь уединённую бухту на морском берегу – и одинокую сутулую фигуру, стоящую среди скал с мальбертом.

Впрочем, всё это скорее относится к сфере иллюзорно-романтической, и на первый взгляд слабо вписывается в ландшафт современной жизни западного общества, с его чётко отлаженными механизмами отправления социальных обязанностей. Пенсионная и медицинская страховки, квартплата, телефонные счета, необходимость регулярно сдавать автомобиль на техосмотр и не реже раза в полгода самому ходить к стаматологу (иначе больничная касса откажется потом оплачивать протезирование) – всё это как-то плохо согласуется с образом свободного как ветер художника. Тем временем, неумолимая статистика указывает, что в Германии на сегодяшний день проживают сорок две тысячи восемьсот сорок два человека, при заполннении анкет указывающих в графе профессия – «freischaffender Künstler» («свободный художник»), а в графе «место работы» - ставящих прочерк...

Как они живут, сегодняшние «вольные художинки»?

Этот вопрос задала сперва себе, а хзатем адресовала дальше автор этой передачи – Анастасия Рахманова.

Здравствуйте, друзья!

• С шести утра до часу я работаю в своём ателье – я рисую. Живая или мёртвая – я это делаю. После обеда – «текучка»: звонки, контакты, халтура, письма и прочая бюрократия.
  Потом я занимаюсь моей маленькой дочкой.
• А семи вечера я пишу детективные романы, или, если у меня нет вдохновения, я делаю иллюстрации для какой-нибудь хорошей книжки – про кошек, про собак... Или я придумываю какое-нибудь сказочное существо – их всегда можно продать студиям мультипликационных фильмов или какому-нибудь художественному агентству... Или я сама пишу какой-нибудь проект или сценарий...
• Каков результат этой кипучей деятельности? Ну, с одной стороны я, конечно, всё время «на взводе», всё время напряжена, но с другой стороны – я счастлива! Я всё время «делаю шпагат»: я не готова не то что отказаться от рисования, от творчества, я не согласна даже хоть «на йоту» потеснить эти занятия ради других.

Так проходит день кёльнской художницы Маф Редершайд.

Она - отпрыск знаменитой художественной династии: её дед, Антон Редершайд, был в двадцатые года среди основателей художественного направления «новая конкретика» (Neue Sachlichkeit), художниками стали почти все его дети и внуки. Сама Маф вот уже три десятилетия как связала свою жизнь с искусством. Ходить на службу, позволять кому-то другому распоряжаться своим временем и решать, что она должна сейчас делать – нет, такого выросшая среди художников Маф не могла себе представить и в страшном сне.

Ну, и как живётся ей в качестве вольной художницы?

• Это походить на езду по американским горкам... Главное, что для этого нужно – это крепкие нервы. Поскольку я родилась и выросла в художественной среде, я очень рано поняла, что в нашем деле надо быть не просто «хорошим специалистом» - как люди бывают просто «хорошим инженером», одним из тысяч таких же хороших инженеров. Художник должен быть лучшим из всех – или, по крайней мере, стремиться к этому...
• И как можно более универсальным: очень важно овладеть по возможности большим количеством различных техник и стилей.
• Время и мода меняются, поэтому очень важно не просто найти свой стиль, но и постоянно развиваться «внутри» этого стиля, идти в ногу со временем...И конечно, сегодня, когда все привыкли к определённой качественности вещей, очень важно хорошо владеть ремеслом – чтобы техническая сторона не становилась загвоздкой для реализации твоих проектов...

Маф начала самостоятельную жизнь в искусстве в начале 70-ых – время, вошедшее в историю европейского искусства как «десятилетие графического бума». Техника пришлась по душе Маф, и дело пошло. Уже в 18 лет у неё была первая выставка. Имя помогало, особенно на первых порах, уже на второй день все картины на её вернисажах покрывались красными точками – знаками «продано». В двадцать лет она на заработанные деньги смогла исполнить свою детскую мечту – купилть старинное крестьянское подворье с садом и конюшней.

По статистике каждый четвёртый среди тех, кто называет себя «профессиональными художниками», не имеет хужожественного образования.

Что касается Маф, то она, в отличие от коллег-самоучек, закончила кёльнскую академию искусств, сдав выпускные экзамены по 17 предметам (для диплома было бы достаточно и трёх).

Первое время она чувствовала себя вполне комфортно в своём амплуа «прилежной ученицы» и «подающего надежды юного дарования».

• Боже мой: я была молодой хорошенькой девушкой, я рисовала молодые и симпатичные картинки... Но в какой-то момент меня от этого, естественно, начало тошнить. Мне хотелось бури, революции, я не знаю чего, - по краней мере, не только «продавать милые картинки»... Я думаю, такой момент когда-то настаёт в жизни каждого художника...
• Во всяком случае, меня это привело к тому, что я начала рисовать ужасно чопорные, надменные, и совершенно «непродаваемые» картины, но полные внутренней силы и экспрессии. Они были по-настоящему качественными, они были именно тем, что я хотела предъявить миру, который считал меня «миленькой молодой художницей».
• И вдруг оказалось, что у меня в кармане нет ни марки. Но я значала, что то, что я делаю сейчас – это искусство. Это хорошо, это правильно, и так и должно быть. Что поделать – мои работы не декоративны, они чёрно- белые, и люди не хотят их покупать. На рынке существует спрос только на пёстрые картинки. Но чем больше я в этом убеждалась, тем более непреклонно я «гнула свою линию». И – ну да, мне пришлось пережить и тяжёлые времена.

Все доходы художников – как и всех прочих граждан страны – учтены и подсчитаны. По статистике лишь примерно пяти-десяти процентам из зарегистрированных сорока двух с лишним тысяч профессиональных художников действительно удаётся жить за счёт своей профессии. Согласно данным «социальной кассы для деятелей искусства» - своего рода «собеса» для художников – средний доход «вольного немецкого артиста» составил в прошлом, 2001, году примерно 21 тысячу марок на человека. Это ох как негусто: средняя зарплата в Германии – до вычета налогов – составила в том же 2001 году порядка четырёх с половиной тысяч марок (то есть, по крайней мере в три раза больше).

Не иначе обстояло дело и два с половиной десятилетия назад, когда в жизни Маф Редершайдт началась полоса трудностей.

• Когда ты первый раз замечаешь, что не можешь выжить, что не справляешься с жизнью, тебя охватывает ужас. Сперва ты пытаешься задействовать и оживить все свои старые контакты – но ничего не выходит, никому ты не нужна. Вокруг неудачника возникает вакуум, зияющая пустота. Ты начинаешь заискивать перед близкими знакомыми, рассказывать им, в какой ситуации ты оказалась – конечно, по большому секрету, никто не должен об этом знать, стыдно ведь... Начинаешь просить в долг, искать тайком подработку как уборщица или ночная сиделка.... Но всего этого недостаточно, чтобы возвращать долги и как-то дальше жить...

О невзгодах и тяготах артистической жизни всегда ходили недобрые слухи, распускаемые, правда, прежеде всего личностями, которые и сами вели богемное существование – типа Пуччини, Верди или того же Бодлера. Некоторые, правда, и впрямь кончали плохо, как Ван Гог, зато другие становились знаменитыми и богатыми – как Монэ. Или Мик Джаггер.

И вообще: художественная бедность – она имеет другой «имидж», нежели обыкновенная бедность, алый шарф артистизма даже более гармонично смотрится на изношенном костюме, чем на новом «с иголочки».

Увы, реальность бесконечно далека от этой романтики. Вот как выглядел «случай Редершайд»:

Маф продала свой дом, вернулась в Кёльн, где жила в основном по друзьям, влезла в долги. Оставшись без квартиры, без банковского счёта, без источника постоянного дохода и почти без надежд на временные, она задумалась о том, как же жить дальше. Выхода было два: либо отказаться от вольного художества, пойти на службу и стать примерно «как все», второй... Второй путь «по Маф Редершайд» выглядит так: её основной принцип – скромность, порою граничащая с аскетизмом. Она приняла для себя принципиальное решение: довольствоваться абсолютным минимумом, не тратить деньги ни на что, без чего можно обойтись. Думаю, это было непросто для неё, избалованной периодом раннего успеха – когда в самых дорогих бутиках открывали бутылку шампанского, стоило ей лишь появиться в дверях, когда она могла себе позволить проснуться утром в Кёльне, а вечером, по спонтанному велению сердца, оказаться на горнолыжном курорте Сан-Мориц. Маф отказалась не только от замашек светской львицы, но и от вещей в общем-то особой роскошью не считающихся: от походов к парикмахеру или косметичке, от покупок новой одежды и поездок в отпуск. Она не выписывает газет, не покупает книг (их ей приносят друзья), не ходит в кино. Одежду для неё и её шестилетней дочки приносят многочисленные родственники – Маф не видит никакой проблемы в том, чтобы донашивать чужое. Остальное – посуда, обувь, старые пластинки, запчасти для велосипедов – докупается на блошиных рынках.
Вся обстановка её квартиры – столы, стулья, шкафы, - принесены со свалки (правда, отреставрированные руками художницы, они выглядят, как из самого дорогого дизайнерского магазина). Под потолком – самодельные люстры: вместо гранёных хрустальных висюлек их украшают забавные предметы, уволенные жизнью на пенсию – гнутые ложки и вилки, старые ситички для чайников, щипцы для сахара, колпачки для гашения свечек.

Маф гордится своим убранством, хотя один из её принципов – обращать минимум внимания на внешний антураж.

Из двух тысяч живущих в Кёльне художников лишь сорок указывают продажу картин в качестве единственного или хотя бы основного источника своего дохода. Остальные перебиваются за счёт заработков, имеющих большее или меньшее отношение к их искусству. Разброс возможностей весьма велик: скульптор служит консультантом в фирме по изготовлению могильных памятников, его жена, тоже скульптор, открыла мастерскую по производству флюгеров (очень, оказывается, ходовой товар), художник-абстракционист оформляет ярмарочные стенды, авангардистский видеохудожник снимает свадьбы. Сама Маф, как она уже рассказала, занимается всем на свете: от мультфильма и детской книжки до детективного романа из жизни кёльнской художественной тусовки. На заказ она может оформить сад или оживить яркой мозаикой безнадёжную бетонную стену или забор.

Открылся у неё и ещё один редкий талант, который, к её изумлению и радости, находит всё больший спрос: она готовит гала-трапезы из восемнадцати сменных блюд для любителей искусства. Первым её талант открыл один известный телеведущий. Все его гости тоже пришли в полный восторг, и с тех пор Маф испытывает дефицит только в благовидных предлогах для отказа от приглашений, которые она не в состоянии принять...

• Тут у меня другая проблема: все в таком восторге от моей стряпни и я сама делаю это с таким удовольствием, что людям было как-то неудобно предлагать мне деньги за это, а мне – их требовать. Я думаю, что эта проблема существует у многих художников: действительно получать деньги за то, что они в принципе делают ради денег...
• Надо вести переговоры относительно цены, торговаться... Если бы мы, художники, умели это делать, нам бы вооще не понадобились все эти дурацкие побочные заработки...

Увы, этого художники делать не могут. Как правило. Продажа картин – дело галеристов. С одной стороны, это хорошо – каждый занимается своим делом, имея хорошего галериста, художник может, не думая о коммерции, посвящать себя своему искусству. Но жизнь, как всегда, далека от идеала: галеря – тот же магазин, а значит – существует по тем же законам, что и любое другое коммерческое предприятие. Она заинтересовано в товаре, который находит сбыт. Конечно, умный галерист просвещает своих клиентов, воспитывает их художественный вкус. Но ни один продавец не в сотоянии заставить покупателя украсить свою спальню абстрактным этюдом в чёрно-зелёных тонах, если тот хочет видеть букет весенних цветов. Маф Редершайд цветы рисовать не хочет, её диалог с бытием и историей искусств по-прежнему происходит среди сплетения чёрных линий. Ни выставок, ни вернисажей у неё не было лет десять. Последнюю картину она продала ещё до рождения дочери. Но она не сдаётся, продалжая рисовать, не задумываясь более над тем, для кого и для чего она это делает. Она делает это для себя.

• Искусство – это моя медитация, мой способ регенерации, это моя страсть, это боксёрский поединок, рукопашный бой, который я веду изо дня в день. Отопление, горячая вода, холодильник – ото все этих удобств я могла бы отказаться. Но я никогда не могла бы отказаться от того, чтобы выражать что-то на листе бумаги, куске картона или холсте. Во мне, в моей душе, живут какие-то картины и образы, и они должны вырваться наружу...