Руми: сознание элитарное, религия народная

Пожалуй, самым известным мусульманским поэтом-мистиком как на Востоке, так и на Западе является Джалал ад-Дин Руми. Творчество Руми, в частности, его многотомный поэтический труд «Маснави («Поэму о скрытом смысле»), считается не только замечательным литературным произведением, но и своего рода энциклопедией суфизма – исламского мистицизма. Значение суфизма в истории мусульманства, его влияние на развитие духовной культуры велико и многогранно. Он был и продуктом элитарного сознания, и «народной» религией, и формой социального протеста против политической системы и освящающей её официальной религиозной доктрины. Рациональному мышлению суфизм противопоставлял иррационализм, являясь в то же время одной из разновидностей религиозного свободомыслия, смыкавшегося с философией.

Институциональное оформление суфизма произошло примерно в начале 13 века. В это время стали появляться образовательные центры во главе с наставниками (шейхами), обучавшими учеников особому Пути (тарика). Эти центры положили начало мистическим школам, которые постепенно превратились в ордены. Вдохновителем одного из таких орденов, ордена Маулавийа, известного на Западе как «братство Вертящихся Дервишей», и стал Руми.

Руми, «наставник с сияющим сердцем, ведущий караван любви и опьянения», как его назвал поэт Джами, родился в 1207 году в городе Балх на севере нынешнего Афганистана в семье выдающегося богослова Баха ад-Дина Валада, считавшего себя идейным и духовным наследником великого суфия ал-Газали. Примерно в 1215 году Валад вместе с семьёй и 40 учениками, опасаясь преследований со стороны хорезмшаха, которого он критиковал в своих проповедях, под предлогом паломничества в Мекку покидает Балх. По пути в Рум, западный сельджукский султанат, удерживавший под своим контролем практически всю Малую Азию, путешественники остановились в городе Нишапур. Здесь знаменитый поэт Аттар после встречи с Валадом сказал, указав на Джалал ад-Дина: «Не за горами то время, когда твой сын возожжёт огонь в сердцах, скорбящих о мире». С подаренной Аттаром «Книгой тайн» Руми не расставался всю свою жизнь, обращаясь к ней в минуты радости и скорби и находя в ней ответы на терзавшие его сомнения. Рассказывают также, что в Дамаске, прославленный мыслитель Ибн ал-Араби, увидев, как Руми идёт за своим отцом, воскликнул: «Вот океан, шествующий за озером».

После нескольких лет странствий семья Валада обосновалась в городе Конья, столице Рума (поэтому Джалал ад-Дин и получил впоследствии имя Руми). В те времена учёные, поэты и мистики всего восточно-мусульманского мира искали убежища в Конье, которая была одним из немногих безопасных мест в период, когда монгольское нашествие опустошило большую часть исламского мира. Поэтому Конья жила особенно напряжённой интеллектуальной и религиозной жизнью. Персидский язык оставался литературным, но население говорило на греческом и тюркском языках. Некоторые стихи Руми писал и на этих двух языках.

С 1228 года Валад в течение 3 лет был руководителем главной коранической школы города. После смерти отца этот пост унаследовал Руми. Однако вскоре он отправился в Алеппо, а затем в Дамаск, где его учителем был Ибн ал-Араби. В 1244 году, уже по возвращении в Конью, он впервые и встретился с бродячим суфийским проповедником Шамс ад-Дином Мухаммадом ат-Табризи, чьи идеи, представлявшие собой эклектическое соединение постулатов нормативного богословия с восторженной мистикой ал-Бистами, оказали решающее влияние на Руми. Именно Шамс ад-Дин, этот странный взыскующий мистик, возжёг в душе Руми огонь мистической любви – любви абсолютной и всепоглощающей. Постоянное общение Руми с Шамс ад-Дином вызвало недовольство его учеников, которые, в конце концов, убили Шамс ад-Дина.

Горе Руми в связи с утратой своего друга ещё больше обострило его восприятие окружающего мира. Столкнувшись с насилием и несправедливостью, оставшись один на один со смертью и страданием, Руми пытается найти ответ на вопрос: как же Бог, будучи Милосердным и Справедливым, допускает существование зла в мире? Ведь Бог – Всемогущ! Пытаясь объяснить кажущуюся несовместимость атрибутов Бога, Руми предлагает признать, что промысел Божий не поддаётся разумному объяснению, и поэтому следует признать Веру как Любовь к Богу-Истине. Согласно Руми, Вера, тождественная Любви, не требует каких-либо обоснований. Она, как и Любовь, всепоглощающа и беспредельна. Как и другие поэты-суфии, Руми критически относится к умствованию. Он даже сравнивает любовь к Богу и путь Его постижения с опьянением, ведущим к безумству, экстазу. Как это ни парадоксально, согласно Руми, безрассудство и ошеломление должны вести к отрезвлению, освобождающему от рассудочности общепринятого мнения.

Безграничная Вера, согласно представлениям мистиков, освобождает их от необходимости следовать чьей-либо воле, кроме Божьей, делает человека свободным от произвола светских властителей, от необходимости соблюдать предписания религиозных авторитетов. Таким образом, свобода воли рассматривается как милость Божья. Всевышний добровольно ограничивает своё могущество, чтобы «испытать» человека. На вопрос, зачем же Творцу понадобилось испытывать человека, если он мог сделать его исключительно добродетельным, Руми устами одного из своих персонажей отвечает, что целомудрие ничего не стоит, если отсутствует искушение пороком. Но главное даже не в том, чтобы испытать человека. Добро и Зло нужны для того, чтобы стала очевидной всеохватность абсолютного Бытия-Бога. По сути, Руми диалектически рассматривает Добро и Зло как проявления единой Божественной реальности.

Добро и Зло выступают у Руми как объективные проявления парных Божественных атрибутов: Милосердия и Мщения. Они – результат желания Всевышнего проявить себя, а, следовательно, существуют как данность. Это означало бы, однако, что присутствие Добра и Зла в мире признаётся естественным и что преодолевать Зло не имеет смысла. Тогда не осталось бы места ни для чего, кроме полного подчинения предначертанному Богом уделу, кроме примирения с существующим Злом. Тогда пришлось бы признать нецелесообразность высоких помыслов и усилий, направленных на совершенствование. Поэтому Руми разъясняет, что, хотя Добро и Зло объективны, человек, тем не менее, может сделать между ними выбор.

Руми не скрывал, что существование свободы воли остаётся для него неразгаданной тайной. Он предвидел, что полемика между приверженцами идеи абсолютного Божественного предопределения и их оппонентами будет продолжаться до Судного дня. Поскольку рационально этот спор разрешить невозможно, то, по мнению Руми, необходимо перенести его из области разума в сферу, где «царит сердце». Полностью поглощённый любовью ко Всевышнему, человек становится частью «океана» – абсолютной реальности. И тогда «всякое действие, которое совершается им, не его действие, а (океанской) воды». Всеохватывающая любовь к Богу настолько меняет человека, что для него теряет смысл вопрос о свободе воли. Он ощущает слитность с абсолютным Бытием, и тогда, естественно, возникает чувство: «Я – Бог».

В своё время за подобное крамольное высказывание известный поэт-мистик ал-Халладж поплатился жизнью. Руми же выступает в его защиту: «Выражение «Я – Бог» свидетельствует о великом смирении. Человек, который говорит: «Я – слуга Божий», тем самым утверждает, что существует его «я» и Бог. Тот же, кто заявляет «Я – Бог», тем самым говорит: «Меня нет. Он (Бог) есть всё, ничто не существует, кроме Бога, я – чистое небытие, я – ничто».

После смерти Шамс ад-Дина Руми начинает соединять преподавание мусульманской учёности с суфийской практикой прямо в коранической школе, чего до него никогда не было. В своих воззрениях Руми постоянно стремился занимать промежуточную позицию между мистикой и мусульманским богословием. В отличие от многих мистиков, Руми считал обязательным для каждого суфия исполнение религиозных предписаний. В то же время он придавал исключительное значение слушанию музыки и пения, а также танцам во время коллективных радений. Руми считал, что земная музыка есть отражение музыки небесных сфер, выражающей изначальный трепет творения. Священный танец дервишей, носящий характер настоящего богослужения, олицетворяет головокружительный хоровод планет, наполняющий космос торжествующей радостью.

Танец играет значительную роль и во время коллективных радений суфийского братства Маулавийа, основателем которого был Руми. После смерти Руми в 1273 году этот суфийский орден постепенно распространился по всей Оттоманской империи, а в некоторых мусульманских странах он существует и сегодня. Послушники, вступающие в этот орден, изолируются от общества на гораздо больший срок, чем в других братствах. Они проводят в монастыре 1001 день, то есть около 3 лет. Первый год они посвящают служению ближнему, второй – служению Аллаху, а третий – заботе о собственной душе. Молодой дервиш живёт в общине и ведёт жизнь, полную строгих воздержаний, выполняя по приказу старших самые тяжёлые работы. Однако посвящение даёт ему право участвовать под руководством шейха в церемонии космического танца, называемой «сама». Одетые в белые одежды, символизирующие погребальный саван, в высоком головном уборе из войлока, напоминающем могильный камень, закутанные в длинные чёрные плащи, олицетворяющие могилу, которые они сбрасывают в начале танца в знак освобождения от плотской оболочки для нового рождения, дервиши кружатся вокруг танцующего в центре шейха, как планеты вокруг солнца. Так под звуки флейты и барабана осуществляется высший союз с Аллахом.

Сегодня Руми признаётся крупнейшим мистиком всех времён. На Востоке считают, что всякий, повторяющий по утрам и вечерам строки поэмы Руми «Маснави», избежит горения в адском пламени, ибо «Маснави», по словам поэта Джами, – это «Коран на персидском языке». Духовное наследие Руми высоко ценится и на Западе. Даже крайне скупой на похвалы Гегель считал его «блистательным».

Источник силы Руми – его любовь, любовь, переживаемая в человеческих пределах, но полностью укоренённая в Боге. Никто не сумел приоткрыть глубинные тайны мистической молитвы так, как он. Он чувствовал, что каждая молитва сама по себе – это акт Божественной благодати, и весь раскрывался ей навстречу. Соединённый в любви с Божественной волей, он нашёл решение загадки предопределения и обрёл способность подняться в зенит радости из глубочайшей бездны страданий. Он сам подвёл итог своей жизни в двух строках: «А результат – не больше, чем три этих слова: я загорелся, горел и сгорел». И ещё: «Когда я умру, ищите меня не в земле, а в сердцах просвещённых людей».