Дирижер Андрий Юркевич: "Наша публика любит кровь"

Карьера молодого украинского дирижера Андрия Юркевича развивается стремительно. Талант, тонкое чувство "вокального материала" и, не в последнюю очередь, поддержка оперной звезды первой величины Эдиты Груберовой обещают ему большое будущее в музыкальном театре.

DeutscheWelle: Андрий, начнем с "информационного повода" нашей встречи: вы дирижируете в Кельне концертное исполнение оперы Винченцо Беллини "Норма" с Эдитой Груберовой в титульной партии. "Норма" и Груберова - это некая "красная нить" вашей карьеры. Почему так получилось?

Андрия Юркевича: С "Нормой" состоялся мой дебют в Италии - в Палермо. Она, можно сказать, меня "окрестила". Вскоре Эдите Груберовой понадобился дирижер именно для "Нормы", и она выбрала меня. Премьера в Берлине певице очень понравилась, она предложила мне другие выступления и записи с ней. Так она меня, можно сказать, "вытолкнула" в свободный полет.

- Вы - единственный дирижер-белькантист из Украины. В чем заключаются принципы оркестра бельканто?

- Если дирижировать партитуры бельканто так, как они написаны, то ничего не получится. Будет очень сухо и неинтересно, что часто и происходит. Лично я просто не могу досидеть до конца иных спектаклей или дослушать ту или иную запись. Эта музыка должна быть очень живой, трепетной. Очень важны паузы и то, насколько они ритмически правильно заполнены. Паузы очень часто являются кульминациями. И самое главное в бельканто: голос никогда не должен быть "накрыт" оркестром. Причем для этого надо не "прижимать" оркестр, чтобы тот просто играл тихонько. Оркестр должен быть единым целым с голосом певца. Голос и оркестр должны слиться в единое целое, не только на физическом, но и на неком энергетическом уровне.

- Андрий, вы родились в городке Зборов, все население которого не заполнило бы и наполовину веронскую "Арену". Как случилось, что вы выбрали эту профессию?

- Скорее, это профессия выбрала меня. До двадцати лет я и не мечтал, что стану серьезным музыкальным деятелем. Пределом моих мечтаний было закончить музыкальное училище по классу баяна и, может быть, поступить в консерваторию на отделение народных инструментов. В конце концов, я поступил в Ивано-Франковский пединститут, на классическую хореографию, что мне потом очень помогло как балетному дирижеру. Потом мне надо было срочно перевестись в Львовскую консерваторию, где училась моя супруга. Дирижирование было единственной профессией, которую я мог выбрать, скажем так, не вкладывая денег. Даже на хороший баян, чтобы продолжить занятия на этом инструменте в консерватории, у меня не было средств.

- "Народник" на дирижерском отделении…

- Первый год был ужасно тяжелый. "Народник", который идет на симфоническое дирижирование, получает, конечно, все мыслимые оплеухи. Но у меня от природы абсолютный слух, я слышу музыку в цветах, я ее вижу.

А что касается Зборова, то у этого города есть почти мистическая связь с мировой музыкальной культурой. Мой отец родился под Зборовом, в совсем маленькой деревеньке, которая называется Вирлив. А в этой деревне похоронен Кароль Йозеф Липинский. В 19 веке он был знаменитейшим европейским скрипачом, сравнимым с Паганини, с которым она даже состязался.

Он был первым скрипачом во Львове, потом - в Дрездене, причем именно в то время, когда Вагнер дирижировал там свои ранние оперы, в частности, "Летучего голландца". Рассказывают, что Вагнеру доставалось на орехи от строгого концертмейстера Липинского за не совсем правильное, "композиторское" дирижирование.

- И как же Липинский оказался в Вирливе?

- Его в конце жизни разбила подагра, и он купил имение на родине, тогда это была территория Польши. Поселившись в Вирливе, он что-то такое увидел в деревенских детишках, что заставило его купить скрипочки для всех мальчиков. Он начал заниматься с ними музыкой, прививал им любовь к большому искусству. До сих пор в деревне во многих семьях хранятся эти скрипочки и ноты, а на погосте стоит большой, красивый старинный памятник. Помню, я в детстве бегал по кладбищу и спрашивал, что это за памятник. "А, это был когда-то такой пан, который был музыкантом…". И я побежал дальше, но, возможно, этот факт как-то повлиял на мою судьбу.

- Какой язык для вас родной, кроме языка музыки?

- До двадцати лет я разговаривал только на украинском языке, причем на его западно-украинской разновидности, со всеми "прибамбасами". Русский я начал учить только после двадцати, поэтому говорю, как вы слышите, с акцентом.

- Во время кельнского исполнения "Нормы" на сцене был настоящий "славянский интернационал": в центральных ролях - серб Зоран Тодорович, украинец Николай Диденко, словачка Эдита Груберова, не говоря уже о вас...

- Диденко все-таки с некоторой натяжкой можно назвать украинцем, и дело не в том, что у него только папа - украинец, а мама - армянка. У него есть что-то "неукраинское" в голосе. Ведь чем славятся наши славянские голоса? Они мощные, "привольные". Европейские голоса по "натуральному наполнению", тому, что дано от Бога, более скудные, но зато более точные. А в голосе Николая есть "симбиоз": и точность, и насыщенность.

- Эдита Груберова остается феноменальной певицей в свои 65 лет. В чем секрет ее певческого долголетия?

- Это действительно феномен, который не подчиняется никаким общепринятым правилам и установкам. Мне кажется, секрет в том, что вокал Груберовой "правильный".

Он поставлен не на уничтожение голоса, как это часто приходится слышать, а на его сбережение. Вообще, рядом с певцом всегда должен быть кто-то, кто охраняет его голос. Скажем, Паваротти всю жизнь возил с собой своего педагога. Благодаря этому он сохранил свой голос свежим и молодым до самых последних дней жизни. Кроме того, мне кажется, что у Груберовой какая-то особая связь с высшими сферами. У нее очень сильная связь с Богом, это видно. И то, что зал ее не отпускает по сорок минут после спектакля - это не просто преклонение перед ее возрастом или прошлой карьерой. Это что-то другое.

- Груберова как-то сказала о вас в интервью, что у "Юркевича особый нюх на певцов"…

- Я для себя сформулировал такой девиз: "Дирижер должен помнить, что певец - это лицо оперы". Даже гениальнейший дирижер не спасет спектакль, если он набрал серых, средних вокалистов.

- Это уже говорит не только дирижер, но и руководитель театра. Вы работали в опере Львова, затем были главным дирижером в Одессе, сейчас руководите театров в Кишиневе. С какими проблемами вам приходится сталкиваться?

- Все постсоветские театры нуждаются в дирижере, который будет постоянно находиться на месте и решать какие-то проблемы, причем музыкальные в последнюю очередь. Какие-то склоки, административные проблемы, финансовые. Лично я не хочу тратить на это время. Я не могу принимать творческие решения по принципу "этот певец не должен петь, а должен этот, потому что этот еще молодой, а тот уже "народный".

Еще одна проблема - репертуар. Актуальный пример: я предложил в Кишиневе поставить "Фальстафа" Верди. Говорят: "Нет, наша публика не поймет. Давайте лучше "Травиату". Как можно не понять "Фальстафа"?! Я не говорю уже про какого-нибудь Бриттена, это действительно трудно для публики, которая воспитана на "Травиате", "Риголетто" и, в крайнем случае, "Отелло". А почему "Отелло"? Потому что там "кровь". Наша публика любит кровь и сильные страсти…

- То есть, работая в одном из "постсоветских", как вы их называете, театров, вы себя, в сущности, обрекаете на профессиональную инвалидность.

- Ну, это, может быть, сильно сказано, в любом репертуаре можно принести пользу публике. Но узость репертуара - это вопрос и политический, так что я лучше не буду углубляться в эту тему.

Беседовала: Анастасия Буцко
Редактор: Марина Борисова